Ананасов в овощной лавке было много. Выбирать их особенно не приходилось - все одинаковые. Да и выбирать их смысла нет, потому что неспелых в это время просто не бывает. Виктор Николаевич, получивший здесь прозвище “Виктория Николавна на сносях”, благодаря огромному животу, а потом просто “Виктория Николавна” долго рылся в огромной ананасовой куче – надо было найти поменьше, а это значит, что он будет подешевле. Наконец-то нужный плод был найден. “Три быры” – на ломаном английском сказал лавочник, бросив светло-оранжевый плод на весы, предварительно оторвав ему развесистый жёлтый хвост из сухих листьев. Виктория Николавна, повздыхав, извлёк откуда-то из недр одежды увесистый кошелёк и, разыскав три самые замусоленные быровые купюры, протянул лавочнику. Пакет с ананасом уже лежал на прилавке. Сосед по номеру “Швец” – сокращенно от фамилии, положил на весы свою находку. “Две быры, пятьдесят центов”, сказал лавочник, предварительно закатив глаза к потолку и пошептав что-то себе под нос. Швец расплатился, и соседи по номеру вышли из душной лавки.
Виктория Николавна шёл молча недолго, - нет, как же так? Ананасы-то одинаковые – я же вижу!
- Ну и что? - Лениво протянул Щвец.
- Как что? С меня три быры, а с тебя – две пятьдесят. Да и потом, твой вообще больше. Я же вижу!
- Знаешь что! Надоел. Иди и говори это тому эфиопу. Чего ко мне-то пристал!? – Начал выходить из себя Швец.
Викторию Николавну все недолюбливали. Было за что. В долг не выпросишь, а послушаешь – без него и Солнце не закатится.
Бурчал о несправедливостях жизни Виктория Николавна до самого номера. Швец только молча сплёвывал по сторонам, проклиная тот день и час, когда его подселили в номер к этому изгою.
В номере возмущения Виктории Николавны достигли апогея. Достав из пакетов оба ананаса, он начал наглядно доказывать наличие своего ущерба. Швец, исторгнул из недр лёгких солидный заряд воздуха и присовокупил к нему расхожее матерное выражение. Порывшись в карманах, протянул Виктории Николавне монету в пятьдесят центов.
- На, возьми! Только заткнись, ради Бога!
Виктория Николавна молча взял монету и торопливо упрятал её в нужное отделение своего кошелька. Обогатившись на пятьдесят центов, он моментально забыл обо всём происшедшем и, усевшись в кресло, уставился в телевизор. Но это было так, для проформы. Пора было заняться любимым делом. Изнутри к майке защитного цвета был крепко-накрепко пришит карман, плотно пристёгнутый булавкой. Внутри кармана хранилось самое заветное. Осторожно, чтобы не пораниться – здоровье вообще надо беречь, а в Эфиопии тем более, булавка была отстёгнута, и толстые пальцы любовно погладили пухлую пачку сотенных долларовых купюр. Дальше – самое любимое – не торопясь, по одной бумажке, пальцы привычно начали перебирать хрустящие купюры. Глаза закатились, губы невольно шевелились вместе с пальцами - …четыре, пять, шесть… Ух, слава Богу, всё было на месте. Но мало! Как ещё мало! А скоро уезжать – и всё! Долларовый поток иссякнет! Эти все придурки останутся здесь, а ему – лучшему специалисту завода придётся уехать! Пальцы барабанили по спинкам кресел. Ляжки ритмично тряслись вверх-вниз. Тремор. Эта трясучка преследовала Викторию Николавну почти постоянно – в автобусе, на работе, только не в столовой. Нервы. Постоянно приходиться нервничать, что мало денег. Ох, как всегда их мало!