Кардиоблюз было дело...

Кто не рискует, тот не лежит в кардиологии. Такая фраза родилась у нас благодаря совершенно несъедобному виду котлет, раздаваемых в госпитальной столовой. Рядом с этим коричневым подгоревшим кусочком лежала горстка непрогретых (или уже остывших) макарон. Солдат смело раскладывал котлеты руками, не утруждая свои извилины раздумьями о тысячах еще не открытых инфекций. Причем в раздаточном окошке мы могли наблюдать только красные руки этого солдата на фоне армейских штанов, так как рост его основательно превышал среднестатистический.

Видимо, современная армия дошла до невиданных высот, если всего за пару месяцев выбила из парня все маломальские основы гигиены. Но это - детали. Самое смешное - котлеты, со своим соседом Стасом, прапором из Кандалакши, мы все-таки съели. Голод не телка, к забору не привяжешь.

Стас стал жертвой "грамотного" лечения хламидиоза. Лечили ТОЛЬКО ЕГО. Но не жену. После курса лечения он благополучно заражался от супруги, и все происходило по новой. Булгаков, с его горчичниками на фуфайке у сельского мужика, отдыхает.

Суставы Стаса увеличились раза в два, кулаки напоминали боксерские перчатки. Инфекционный артрит, сердечко тоже пострадало. Пока лежал в госпитале, отеки спали, но, скорее всего благодаря отдыху, а не лечению. Если вы в состоянии представить интеллигентного прапорщика, то это был именно он. Ноябрь 2004г. для меня Стас чем-то скрасил. С ним было легко молчать, прикалываться и пошлить. Ничего странного. Интеллигентность и пошлость - близнецы-братья. Как хламидиоз и артрит.

А свела нас судьба в 442 ОКВГ им. Соловьева. Палата 1 "А" БИС. Четырехместная. Еще две койки занимали кадет Серега с миокардитом. Пока он лежал в реанимации пульс шкалил за 150, и стоило ему шевельнуть рукой, как прибегала дежурная на призывный зов подключенной сигнализации. К трем часам ночи лицо этой сестры не выражало особой радости. Сигнализация от Сереги была отключена. Все благополучно уснули.

Сергей оказался довольно пронырливым пареньком. За пару недель в госпитале он разведал все нычки, все варианты более легких ходов и выходов. Он знал, что на ЭКГ лучше идти последним, потому что там реальная работа начинается только после 10, когда всех резко отпускают за считанные минуты. Что волосы на груди перед "Холтером" лучше сбрить из-за хватающих намертво липучек, а уколов и забора крови с помощью симпатичной постовой сестры Яны надо избегать любым способом. У слепой индейской бабушки шансов попасть в летящую утку гораздо больше, чем у Яны в хрупкую и нежную мужскую ягодицу. Ее профнедостатки совершенно не мешали по вечерам сидеть на солдатских коленях и глупо хихикать.

А про Сергея надо еще сказать - в семье его не все ладилось. Мать разошлась с отцом, и он о болезни сына узнал только через месяц. Тайком навещал его, а потом Сереге приходилось перекладывать принесенные продукты в наши тумбочки. Сами понимаете почему. Матери сын, видимо, был не очень нужен. Возможность забрать его на выходные домой она упорно не использовала. Она подыскивала любые предлоги, чтобы оставить его в палате, где на выходные зависали только тяжелые и приезжие. Сергей переживал, и мы со Стасом тихо недоумевали из-за человеческой черствости. В данном случае материнской черствости, что совершенно не звучит на русском языке. К тому же, его умудрились даже ЗАБЫТЬ забрать из госпиталя в день выписки. И Серега впустую ходил в своей черной шинельке в сторону КПП, надеясь, что вот-вот+ Его сиротливость и какая-то неловкость особенно подчеркивалась этим кадетско-суворовским одеянием. Только на следующий день мамочка вспомнила про сына.

Первый состав палаты оказался самым удачным. Не хотелось бы забыть Юрия Васильевича Разумеенко, преподователя Военно-морской Академии, изобретателя и просто интересного человека. Меня он поразил своей способностью мыслить на языке формул, которыми легко исписывал целые страницы. Замысловатые крючки вырезались и снова клеились в тетради с расчетами и выкладками. К нему приходили люди в гражданской одежде, но с хорошей военной выправкой и со следами значительности на лице. Приносимые коньяки и настойки были достойны их значительности. Закуски тоже. Фамилии этих людей мне ничего не говорили, но от коньяка, в предчувствии долгого моратория на спиртные напитки я сильно не отказывался. Юрий Владимирович сделал множество изобретений, и касались они, в основном, устойчивости платформ всякого рода и буев (не путайте с древним словом). Норвежцы, японцы и прочая нерусь успешно тырила его идеи и воплощала при строительстве нефтяных плавучих буровых установок. Денег за свои идеи он не получал, так как продаваться гадским империалистам он принципиально не хотел, а свои родные империалисты его в упор не замечали. И когда встал вопрос на заседании у Клебанова, брать у норвежцев напрокат платформу за 400млн.у.е. для поднятия "Курска" или создать свою за 4 млн. тех же у.е. и впоследствии оставить ее у себя - по проекту Разумеенко, то данный вопрос был решен однозначно. Догадайтесь с одного раза, каким образом.

Юрий Владимирович между делом громил масонов, правительство и свой инфаркт. И вот вместе, сообща, коротая дни за покером, перемывая кости постовым сестрам, врачам, госпиталю целиком и всей военно-медицинской системе, мы двигались каждый к своей цели.

Моя цель была определена несколько раньше. Но под вопросами оставались варианты ее достижения. Для более ясного толкования данной истории придется окунуться в замечательную (с точки зрения погоды) новгородскую осень 2004г. Редко в наших краях стоят такие "погоды". Без унылых дождей и преждевременных морозов. И деревья, благодаря напитавшейся влагой почве не спешили прекращать праздник своих нарядов. "Осень выкрасила город колдовским каким-то цветом,/ Это значит наступило бабье лето, бабье лето+". Паутина летала и липла к лицу даже в автобусе, а на ней, иногда, встречались паучки. Вы попробуйте так, спрыгните с лестницей вниз и поднимайтесь по ней. А у них - легко.

Нельзя сказать, что все началось со звонка Андрея Моисеева, но истоки, по иному - зачин, завязка, предисловие+. Находились где-то в этом районе. Андрей - мой бывший сослуживец. В лейтенантскую пору - сосед по общежитию в знаменитом авиа городке Кречевицы. В мире есть лишь три столицы - Рим, Париж и Кречевицы. Мне всегда нравились города с двойными названиями: Буэнос-Айрес, Рио-де-Жанейро. Наверно, поэтому я попал служить в Талды-Курган (образно). В любом случае Кречевицы несколько уступали первым двум столицам. И вот в этой столице с Андрюхой мы искали на свои задницы свои первые лейтенантские приключения, благополучно сражались за остатки жареной картошки на почерневшей от времени сковороде, давили лесных клещей, которые выползали из наших одежд на белоснежную скатерть ресторана Ильмень после посещения болота и сбора кладези витамина С - ягоды клюквы. Далее нас судьба развела по разным дорогам и дорожкам. Он пошел летать в качестве бортрадиста, а потом, послужив начальником связи эскадрильи, выбрав льготную пенсию, уволился из ВС РФ и занялся бизнесом. Пробрался сквозь тернии, звезд на этом поприще пока не достиг, но на ноги все-таки встал. И решил Андрей избираться в депутаты городской думы. А так как человек он юридически подкованный, не лишенный апломба и здорового желания карьерного роста при наличии определенного патриотизма, то ему, казалось бы, туда и дорога.

Он в состоянии был бы сражаться как на поприще демагогии, так и на поле реальной работы на пользу там чего-либо или кого-либо. В любом случае - раздался звонок, от него, что у нас бывает нечасто. Большими друзьями с Андреем мы не стали, но общее прошлое плюс нескучное настоящее всегда предполагает хорошую встречу. Особенно с ним.

В процессе звонка было выявлено, что моей жене - ах да, она звалась Светлана, предлагается обзвонить избирательный участок 24 и методом нейтрального опроса населения по поводу их горестей и нужд уже не совсем нейтрально намекнуть о замечательных человеческих и организационных качествах их будущего депутата Андрея Моисеева. В реализации этого плана что-то не заладилось, чему моя супруга была несказанно рада. Дело в том, что вы не в состоянии представить себе коалу, рысью бегущую стометровку. И я не в состоянии. Так же, как моя жена не способна бежать, уговаривать кого-либо, пробивать стены и латать дыры. Ее жизненный принцип - "не кантовать". Значки, которые рисуют на упаковочной таре в виде утонченной хрустальной рюмки, зонтика и вертикальных стрелочек, следовало бы разместить и на ней. Хотя стрелочки неплохо бы разместить в горизонтальной плоскости. Уж насколько я, после прозвучавшей в зеленой молодости команды "Курс! Подъем!" находился в течение нескольких лет в состоянии хронического недосыпа, но моя половинка все же на данном направлении меня все-таки перещеголяла. Она готова спать почти всегда. Радует только одно - только со мной. В жизни всегда есть место для счастья. Его надо просто поискать.

И в итоге, после определенной радости, полученной от не общения с потенциальными избирателями, ей все же пришлось сидеть два дня на избирательном участке почти в качестве наблюдателя почти ООН. Она столбиками старательно ставила палочки на таком маленьком маленьком листочке, отмечая бабулек и иже с ними входящих. Выходящих отмечали иные наблюдатели и количество у них сходилось далеко не всегда. Поэтому периодически производилась корректировка соответствия палочек в соответствующих листиках. Вот эта работа была как раз по ней. У меня же эти злосчастные палочки никак не хотели размещаться параллельно и перпендикулярно, не смотря на пятилетнюю стажировку по выравниванию снежных сугробов на плацу РВВАИУ. Моя творческая жилка постоянно пыталась сотворить из них хоть какой-нибудь путный образ, но значимость происходящего и некоторая новизна не позволяла моему гениальному воображению достойно воплотиться на этом скромном листочке целлюлозы.

Я помогал моей дорогой половинке, моей плоти от плоти, а заодно Андрею Моисееву в проведении конституционного мероприятия. Я принес термос, пирожки и бутерброды, что в условиях пониженных температур было совсем неплохо. Приходилось наблюдать и за происками конкурентов, особенно за господином Митрофановым и его соратниками. Соратники имели несколько угловатый вид, характерный для главных персонажей уголовной хроники. Досрочно голосующие бомжи, рядовые алкоголики и им сочувствующие, по предварительным подозрениям, голосовали именно за Митрофанова.

Когда я выходил на улицу, кроме медленно опадающих листьев, прихваченных запоздалым морозцем, наблюдал довольное лоснящееся лицо Митрофанова, который "тепло" встречал всех приходящих на выборы. Если верить рекламному пресс-релизу этого депуторенегата, в свое время он облетал полмира правым летчиком, освободил пол-Афганистана от душманов (на весь Афган его, видимо, не хватило), освоил хирургию и рядом лежащую медицину. В полетах, доверив лайнер надежному автопилоту, он бежал к больным и страждущим в грузовую кабину и выполнял там сложнейшие операции. А теперь он пришел спасать забытый избирательный участок 24 и его скромных жителей от разрухи и безденежья. Заодно он успел поучить детишек полгода физической культуре, но мифы в нашей жизни всегда реальней безынтересной реальности. Основной электорат был уверен, что именно Митрофанов является директором их любимой школы, где учаться пить, курить, ругаться матом, читать и писать их любимые человеческие детеныши.

Реально же он учил махать ногами и руками бандюков и бандюжат новгородского разлива в школе карате-до или карате после. Нюансы этого обучения мною упущены безвозвратно.

Выборы проходили своим чередом. Андрей пытался разведать и раскрыть карты соперников. Напрягался сам и напрягал меня по поводу и без повода. Я его понимал. Он пытался увидеть то, что никто, собственно и не прятал. Торжествующая наглость в эпоху наглой торжественности. Наступила пора посетить ограниченных в передвижении избирателей. Пошли комиссией, по-взрослому, наивно полагая, что эти двенадцать пожилых людей что-то решат. Иван, представитель Митрофанова, кстати, очень похожий на Нео из "Матрицы" и не лишенный обаяния держался совершенно в стороне, предоставляя нам право соблюдать законность в полной мере.

Ни к чему описывать квартиры этих престарелых людей, в которых пахнет валерьянкой и старостью. Вещи из того, другого, советского и, возможно, счастливого времени вызывали жалость и чувство неловкости из-за нашей молодости и некоторого буйства чувств. Когда очередная бабушка, оказалась не в состоянии прочитать имена кандидатов и попасть ручкой в пустой квадратик, возникла довольно щекотливая ситуация. Мы не могли сказать и подсказать ей. Все считали друг друга тайными агентами, и эта подсказка легко могла привести к некоторым юридическим разборкам. Бабушка начала нервничать и повторяя слова "наш спаситель" и "директор" пыталась выведать фамилию, которую ей вбивали в голову рублей эдак за двести. От неловкости происходящего и причитаний этой женщины некоторых присутствующих начало трясти. Трудно поверить, что при таком фарсе люди способны переживать и принимать что-то всерьез и близко к сердцу. Далее "близко к сердцу" примет уже иной оттенок. Одна женщина из избирательной комиссии после бестолковых общих диспутов и моего самостийного решения зачитала список и помогла поставить галочку в нужном месте. Напротив кого - тоже понятно.

На улице, после затхлости и темноты было просто божественно. Бабье лето стояло во всей бабьей красоте. Паутинки на волосах, листья за воротником и под ногами. Небо, прозрачное до боли в глазах. И таблетка валидола, которую я искал для кого-то из комиссии. После обхода нескольких квартир, лекарство было найдено, все отдыхали на скамейке. И тут, прогуливаясь невдалеке от массовки, я обнаружил удивительную вещь - мое сердце тоже заявило о себе. Негромко, но довольно настойчиво. Связав между собой ноющую тяжесть в груди и легкую одышку при преодолении лестницы, я сделал банальный вывод, что нравиться сие мне не может никак.

Одна из таблеток валидола перекочевала ко мне под язык, мятная свежесть успокоила и облегчила не только дыхание, но и неприятное ощущение в области грудной клетки. Наша процессия двинулась дальше, успешно опросила избирателей и вернулась в школу. Действо, именуемое выборами, закончилось в 22.00. Пришлось еще, не смотря на урчание в желудках, произвести подсчет голосов. Было прискорбно наблюдать, как растут пачки с голосами за Митрофанова, и как сиротливо, время от времени листики ложатся в нашу, т.е. Андрюхину сторону.

Нас ждал дом и полуфабрикаты на ужин. Двое уставших наблюдателей легли спать без задних и передних ног. А на следующий день, в ближайшей поликлинике "Планета" я записался на УЗИ сердца. Отдаться врачам нашей замечательной санчасти было никогда не поздно. Зеленкой лечили они замечательно. Но из всех ЭКГ, пройденных до настоящего времени следовало, что я здоров и абсолютно годен. Почти ко всему. Что радовало, но не облегчало. Моя любимая и естественно единственная жена выразила сомнения в целесообразности УЗИ. Мол, опять себе болячки ищешь. На самом деле (я и заболевания) искали друг друга с одинаковым усердием.

Прошло две недели, и, не ожидая подвоха и чего-то серьезного от обследования, я оказался возле кабинета УЗИ. Относительно молодая женщина посоветовала раздеться мне до пояса (сверху) и уложила меня на кушетку. Маньякам просьба не беспокоиться. Тыкая холодным и скользким шариковым дезодорантом с отходящим кабелем, она смотрела на монитор, где во всех ракурсах прыгало и сокращалось мое сердце. Иногда включался чавкающий сосущий звук, напоминающий особо чувствительные моменты фильма "Чужой-3". После некоторой паузы, она как бы между делом поинтересовалась:
- Вы сейчас на инвалидности?
Вопрос застал меня врасплох. Я начал лихорадочно вспоминать, есть ли у меня в наличии инвалидность. Жена есть, дети есть, компьютер есть, даже кот есть (Казань брал, Астрахань брал), а вот инвалидности нет (т.е. квартиру Шпака не брал). В чем и признался. Далее я сообщил, что являюсь кадровым офицером нашей доблестной авиации.
- И что, в авиации такие служат?
Мои чувства пришли в довольно расстроенное состояние. - Каких "таких"? - уточнил я.
Она начала что-то объяснять при помощи еще не знакомой для меня терминологии. Из этого распространенного рассказа я понял, что мне надо к кардиологу, а в туманном далеком будущем светит и операция.

Забрав распечатку исследования, я вежливо откланялся. Вышел на крыльцо поликлиники. Настроение было дрянное. Погода тоже. Небо уже дышало далеко не осенью, а сыпало холодной и липкой моросью. Люди на остановке жались к киоскам, столбам и друг к другу. Вспомнилась фраза курсового офицера:
- Товарищи курсанты. Наступила весна! Девки сняли теплые штаны. Осторожно, в городе свирепствует сифилис!
Увы, девки теплые штаны уже одели. Угроза сифилиса миновала. Но мир от этого краше и ласковее почему-то не стал и дым от "Winston lights" явно шел поперек горла+

В условиях Новгородской губернии обследоваться дальше возможным не предоставлялось. Пройдя некоторые мытарства по кабинетам до боли родного госпиталя, я получил направление уже в 442-й госпиталь, что находится на Суворовском пр-те. Где и лежал с уже упомянутыми товарищами. Благодаря Сереге-кадету, мы везде успевали раньше других. По вечерам разыгрывали несколько партий в покер. Научил их на свою голову. Потому что поддаваться я не привык, а выиграть у меня им было довольно сложно. Школа игры в покер имени Тюхтина и Сухорученко ( в пределах нашей части и окружающей вселенной) не имела конкурентов. А поразило то, что в условиях нашей российско-военной медицины находятся люди, вызывающие уважение по полной схеме. От и до.

В первый день поступления, меня пожелала (хотелось бы в этом месте поставить точку) осмотреть Наталья Валерьевна - врач отделения. Подробно расспросив в своем кабинете о предыстории моей болезни, она предложила раздеться. Увы, до трусов. И только мне. Смутило собственно не это, а моя формальная неготовность. Каким-то зловещим образом трусы типа "семейные" оказались 2-й категории. Т.е. не 2-й свежести, а просто, как говорят в кинематографе, "второго плана". На них отсутствовали дырки, потертости, следы боев за выживание в бессонных ночах всех будущих поколений. Но надо признать, кое-какие виды они успели повидать. И вот в этих трусах, я стойко переносил процедуру осмотра, прослушивания и простукивания. Я узнал, что конечности не отекшие, а это должно радовать. Одышка является только на 3-м этаже. А значит, не все потеряно, и звезда моей надежды хоть и мерцает, но в ближайшем световом году погаснуть не должна. После моего облачения в одежды, мы малость пообщались на отвлеченные темы. Темы оказались отвлечены, в первую очередь, от медицины. Видимо поэтому все последующие дни баночки под таблетки с моей фамилией никак не наполнялись.

Но вернемся к поразившему меня факту. Через неделю появился начальник отделения - Шагов Олег Васильевич, приятный в общении и наружно человек. Перед осмотром меня, он попросил Наталью Валерьевну не сообщать ему диагноз и результаты обследований! Свежая мысль, поиск себя и здоровый профессионализм еще живы! И после прослушивания, от пупка до шеи, несколько поразмыслив, он выдал диагноз, совпадающий с данными УЗИ и анализов. В дальнейшем отношения наши могли бы приобрести даже оттенок дружеских. Но занятость его была слишком основательна. Уезжал из отделения часов в 20-21. За что начальник урологического отделения, он же единственный врач в том же отделении, и единственный хирург-уролог пожурил его за столь ранний отъезд, ибо самому урологу раньше 22.00 оторваться от дел было совсем никак.

Прошло две недели обследований. Госпитальный отдых принес некоторое облегчение. Я уже поднимался на 3-й этаж не останавливаясь, чтобы сделать вид, якобы любуюсь пейзажем в окне. Отдышка, сэр, уже не донимала. Результат, т.е. перспективы для меня никак не вырисовывались. При всей профпригодности врачей, я понял, что Шагов просто не знает попросту, чем меня лечить. Почти любое сердечное лекарство могло принести больше вреда, чем пользы. Непредсказуемость пугала меня и никого не устраивала. Жена изводилась, получая от меня противоречивые сообщения, питаемые слухами и предположениями.

Гайморит, преследующий меня на протяжении 10-15 лет, явился источником инфекции для всего организма. Схема моего порока сердца примерно такова. Стрептококки проникают в суставы, хрящевую и соединительную ткань. В том числе и в клапаны сердца (их всего четыре: аортальный, митральный, легочный и трипскуидальный). По своему виду и структуре стрептококки похожи на клетки вышеперечисленной ткани. Поэтому антитела, вырабатываемые организмом убивают не только инфекцию, но гибнут и типа нормальные пацаны, т.е клетки. Увы, пацаны в прямом смысле уходят тоже. В госпитале оказалось несколько солдат, уже после протезирования клапанов. Прошло около месяца после их оперирования, а так как тема была для меня болезненной, я выуживал у них информацию о процедуре внедрения в грудную клетку. Заодно общались и по жизни. И когда вечером одного из них пронесли мимо на носилках, потом поставили на пол, чтобы открыть двери пошире - он оказался где-то внизу, возле моих ног. Больничная куртка свалилась вбок, из-под военной маечки с узкими тесемками, которая делала его еще более беспомощным, была видна красная полоска шрама. Взгляд был вполне осознан, но дышалось ему явно тяжело.

Не зная чем помочь и что сказать, я изрек самое простое, вложив в это слово побольше сопереживания, надежды и уверенности в лучшем:
- Худо?
Он просто кивнул головой и отвернул лицо в сторону. На следующий день мы узнали, что в реанимации он впал в кому. Через два часа его не стало. Сердце вырезали и отправили на независимую экспертизу в Москву. Все врачи были на "измене". Уже позже я узнал, что его инфекцию антибиотиками не удалось убить полностью. Ему сначала делали "пластику" - прочистили и восстановили разрушающийся клапан. Через пару недель стало хуже. Пришлось опять оперировать. Клапан заменили полностью. Но проклятая инфекция села на шов и разъела ближайшую ткань. Клапан частично оторвался, обратный заброс крови нарушил снабжение органов кислородом. Все произошло быстро. Для него, да и для всех.

Поэтому, когда через пару дней меня направили на консультацию к кардиохирургу в Военно-Медицинскую академию, ехать пришлось не с самым лучшим настроением. Солдаты с придыханием вспоминали хирурга:
- Мне сам Шихвердиев операцию делал, - говорил один из них.
Фамилия пока ничего не давала, кроме непривычного звучания. В понедельник, с утра, добравшись до Площади Восстания, затем до м. Пушкинская, и следуя указанной схеме я оказался в самой академии.

Проплутав на этажах, попал в послеоперационное отделение, где через огромные окна были видны люди, опутанные проводами и подключенные к аппаратуре. Боже, и сюда привели меня мои родные ноги! Наконец я попал в нужное отделение. Приглушенный свет в коридоре, ковер по центру, на стенах плакаты с рекламой искусственных клапанов. Запомнился на плакате такой крутой велогонщик, лихо наворачивающий педали. Только я не понял, он их крутил до замены клапана, или после. Из палат выходили больные, в основном, более зрелого возраста, нежели мой. У некоторых через расстегнутые ворота рубашек и спортивных кофт виднелись заклеенные бинтами, иногда, красные от крови или йода, швы. Болтались приклеенные лейкопластырем катетеры и элементы капельниц. Все внушало страх, внутренности трепетали. Окружающие казались почти небожителями. Надпись на туалете гласила банальное "не курить". Уж тут то наверняка не курили. Как я ошибался. Уже позже, заходя часа в три ночи в сортир, потому что мочегонные не позволяли достойно расслабиться, я обнаруживал огоньки сигарет в районе всех двух толчков. И еще парочка маньяков курила у окна, выплевывая остатки легких. Самое забавное - проблемы с сердцем мало кого образумили. Народ умудрялся курить даже в реанимации. Как сказал мой хороший знакомый и хороший поэт Дима Растаев, он же Шура Каретный, передавая в свою очередь слова Аль Пачино из "Крестного отца": "Я никогда не связываюсь ни с чем, что не смогу бросить за тридцать минут". Увы, мы все увязли в своих привычках, и даже страсти кардиологические не всех приводят к некоторому переосмыслению своей жизни.

Из отделения спустился вниз, в кабинет УЗИ. Там встретился с Назим Низамовичем Шихвердиевым. Седой, подтянутый человек. Явно суровый и чуждый сантиментов. Трепет усилился, когда я улегся в комнате, больше напоминающую склеп, на кровать. Началось обследование. Слышу уже знакомые слова: заброс крови, сигургитация, недостаточность второй степени, стеноз, комбинированный порок.
- Ну, как ты добрался до такого состояния?
Не впопад и явно скудомысленно острю. Встаю, одеваюсь. Шихвердиев, уже приглашая другого пациента, обращается ко мне:
- Когда будете готовы, приезжайте на операцию.
Пытаюсь выяснить, есть ли у меня жизненное время, сколько его у меня, наконец. Потому как давление вроде бы и неплохое. Нижнее ниже 60 не опускалось. А в старые добрые времена, операция была показана при давлении 30-40.
- Решение за вами. У вас есть шанс прожить три дня, а можете и пережить меня. Но особенности вашего сердца таковы, что компенсация порока прекратится очень резко. Вы будете чувствовать себя хорошо все время, но умрете быстро.

Посоветовав привезти деньги на всякий случай, он принялся за другого пациента. Почва качнулась под ногами, цветные краски исчезли, да и белые в том числе. Не помню, каким образом, я оказался возле киосков, что напротив Витебского вокзала. Хотелось курить, вопреки всем предупреждениям Минздрава. "Время жить и время умирать" - Ремарк. Главный герой, сидя в камере, перед возможным расстрелом говорит соседу: "Бывают в жизни моменты, когда простая сигарета дороже любых истин". Мне было не до истин. Тем более желудок напомнил о своей Торичеллиевой пустоте угрюмым ворчанием. Моя полная неадекватность в тот момент характеризуется хотя бы тем, что я купил в шаверме (купи шаверму - помоги Бен Ладену) нечто среднее между беляшом и коровьей лепешкой. Более того, я это начал есть. Вкусив примерно треть этой пищи, я услышал от желудка нецензурные выражения в адрес всех остальных частей тела, в первую очередь - мозга. Которому орешков "Nats" в период его формирования явно не хватило. Остаток лепешки полетел в урну, из ушей пополз дым, но успокоения взамен этих самоистязаний получено не было.

В госпитале Шагов предложил накатать рапорт по поводу моего отказа от операции в обозримом будущем. Ответственность за мою душу и бренное тело на себя брать он не хотел. Так и не начатое лечение было резко закончено. Стало понятно, что остался один способ моего спасения - методом проникновения инородных тел в мое самое, что ни на есть нутро. Это врут, что путь к сердцу мужчины лежит через его желудок. Они слабоваты в анатомии. Этот путь пролегает через грудную клетку.

Рапорт написал, домой то хотелось съездить. Тем более на халяву, был последний месяц действия удостоверения личности как универсального проездного - декабрь 2004г.

Как порядочный муж, не смог не порадовать свою жену. Информация о перспективе лечения менялась каждый день, и только эта консультация разбила все призрачные надежды. Светлана встретилась с жестокой мигренью на нервной почве, а я попытался (находясь под оптимистическими воспоминаниями о кардиохирургическом отделении) встретиться с поэтической музой. Но пегас хромал и был уныл и однообразен, хандра выпирала со всех сторон до неприличия.

Когда проснется небо - белее станут стены И от стенаний заболит в груди. Не уходи. Забудь мои измены. И за руку возьми. Не уходи. Я чувствую, как подло пульс играет Моей судьбой, и санитар-солдат Небрежно койки белым застилает, И не поймешь: он рад или не рад, Что здесь все меньше, значит больше где-то. Там трубы и цветы, а здесь покой. Наверное, поэтому от света Глаза ты закрываешь мне рукой. Я слышу ветер, все же что-то слышу, Но я не вижу, лишь игра теней Напоминает детство, дом и крышу, И странных безмятежных голубей.

Пришлось его (Пегаса) прогнать, пусть наберется сил, сена поест и т.д. Дня два я пребывал в "опечаленном" состоянии. Думаю, это простительно. Перед лицом вечности прошедшая жизнь кажется до позорного маленькой.

Съездил домой, обнаружил, что на меня стали сразу смотреть как на "инопланетянца". Вернулся в госпиталь, успешно прошел ВВК, где мне приписали пункт "Д", для непосвященных - негодность к военной службе. Меня следовало бы уволить с военной службы в течение месяца. Но квартирный вопрос, который испортил, по мнению Булгакова всех, меня не коснулся еще никаким боком. Перед этим вопросом я был девственно чист. Аки агнец. Коммуналки с ледяными стенами, где прошли некоторые годы, можно бы именовать лубяной избушкой, но никак не квартирой. Ах да, был еще один домик, домище эдакий. На даче, в районе Кречевиц. Некоторые, абсолютно лишенные чувства юмора граждане именовали его домик Ниф-Нифа (или Нуф-Нуфа), в зависимости от полета мысли. Не знаю почему. Может из-за сказочной красоты, а может еще почему. Встретите, спросите у них сами.

И вот меня, неиспорченного, по крайней мере, квартирным вопросом уволить никак не могли. Я завис между увольнением, операцией и сдачей моих дел и должности. Дела сдаваться не хотели, ибо в погоне за безопасностью полетов имущество кочевало из угла в угол, из каптерки в каптерку, и благодарный личный состав относился к нему совсем неблагодарно. При этом и имущество и л/с расползались как кисель на ровном месте.

Был и еще один вопрос - денежный. С одной стороны о нем говорить нельзя, а с другой - нельзя не сказать. Расходы предполагались немалые, и наличие жены в батальоне, где начислялись мои деревянные квартальные и тринадцатые, могло обеспечить лишь досрочное получение денег, но не их количество. Предстояло подготовиться к операции. Повыдергивать зубки и залечить остатки жевательной поверхности. Как под коронками, так и вне. Пропить лекарства для поддержания почек, печени и.т.д. О том, что надо было подготовиться и к Питеру - тоже само собой.

Помогло курсантское братство, да и человеческое, как ни называй - смысл от этого не изменится. Обратился к Сереге Аримову, тот через форум - к народу. Все, что мог сказать в благодарность, я сказал всем, честно и искренне. Жена, увидев, как ребята искренне отзываются, даже позволяла себе всплакнуть. Потом, эти, казалось бы, заочные ребята, даже с других курсов, стали родными и до боли знакомыми. Потому что жили с нами в унисон, делили мою проблему, а вместе оно все по другому. Спасибо всем. Я вас всех запомнил, ну разве что только не посчитал. В итоге - вопрос финансовый решился благополучно. Я вышел из этой переделки без долгов, что радует и делает жизнь легче даже туалетной бумаги "Zeva".

А клапан поставили порядочный, американский, тикает громко, как хорошие механические часы. Теперь я немного терминатор, с кусочком титана в груди.

Зубы пролечить и вырвать помог Саня Хохлов. Не в смысле сам, а в том смысле, что подвел к нужным людям, которые держат зубодерный инструмент с правильной стороны. И резиновые перчатки у них не для защиты от больного, а для предохранения его от инфекций. Справились. Проблемы были с зубами, которые в свое время лечили военврачи. Гранулемы создавать они научились. Как показал панорамный снимок. Вот и расстались+ Как пел Мишка Боярский. Он пел, что расстались навсегда, как и я навсегда расстался с зубами. Ничего, сын растет. Всяко помощник, будет мне жевать,

И вот момент "Т" настал. Откладывать отъезд было уже неприлично. Нервы они и в Африке нервы, вроде как канаты, но натянуты до безобразия.

Уезжать было тяжко. Дети, жена, мама по телефону - старалась изображать радость и бесконечный оптимизм. Только домашний кот Семен даже у отъезжающего требовал выдать ему то ли "Вискас", то ли супчику горяченького, да с потрошками.

Уехал. В Петербург. И приехал в Петербург. Это надо ж так нажраться кому-то, чтобы умудриться приехать в Ленинград. Я же прибыл, как положено. Заявился сразу в отделение. Без предупреждения, как и предлагал Шихвердиев до того. Напрасно. На мне места закончились. Несколько вопросительных часов в коридоре, но койко - место нашлось. Вместо временно выбывшего на побывку домой больного.

Палата оказалась двухместная. Даже с обогревателем, холодильником и горячей водой. Двери закрывались на ключ. Сосед не храпел, не приставал с тупыми разговорами, не ходил под себя и не был жлобом. Невероятное сочетание всех этих факторов я оценил позже. Хотя в жизни много невероятных совпадений. На меня в офицерской молодости ворона накакала. Простите за пикантные подробности. Но от фактов не деться. На плечо. Так, гуманно, в общем-то. Вытерся платочком, никаких проблем. Шел тогда с женой в гости. (Кто помнит плац РВВАИУ и общие построения, тот не смеется. Чайки птицы гордые, но в отличие от коров летают. Особенно возле Киш-озера )

Так вот, на следующий день, я опять шел в гости. Опять с женой. И опять на меня накали. На то же плечо. В то же время и в том же месте. Надеюсь, птичка была та же. Как можно говорить о невероятности совпадений после этого?

Из стены выходил провод с кнопкой экстренного вызова, по типу кнопки дверного звонка. Этот провод довольно бестолково болтался и ночью умудрялся залазить под одеяло. Про девочек по вызову с помощью этой кнопки не думалось. Если вы видели глаза коров, когда их везут на скотобойню, то примерное состояние было почти у всех перед подобной операцией. Вниманием меня окружили с первого дня. Почти непрерывная сдача крови и обследования следовали друг за другом. Причем повторялись до неприличия. Но это на мой недалекий взгляд. Жутко повезло с ведущим врачом. Ирина Петровна, симпатичная, высокого роста, примерно нашего возраста, водила меня по кабинетам буквально за руку. Старалась найти и лучшего специалиста, и лучшую аппаратуру. Положили меня в понедельник. Во вторник меня навестил врач ревматолог, которому я выдал список всех болезней. Последствия не заставили ждать. В среду утром, мимо по коридору проходит Ирина Петровна, и почему-то не смотря в мою сторону чуть дрожащим голосом сбивчиво объясняет:
- Было совещание, может быть операцию и не надо делать+
Показания не жизненные, может и подождать или+
Голос сбивается окончательно, появляются слезы, и она почти убегает от меня по коридору.
-Ирина Петровна, вас кто-то обидел? - кричу я вдогонку.

Тогда я еще не знал, что такой она человек, чужую боль воспринимает как свою. И с таким сердцем работать в таком месте! На операциях она отвечает за кровь, сама проводит перевязки и прочие процедуры, делает назначения+ Да что там говорить, воспоминания никогда не сотрутся, да и не только о ней. Наверно в таком месте сволочам места нет. Негодяев там не встретил, да и просто черствых врачей. В других же местах "оне" встречаются гораздо с большей вероятностью.

Опять повели меня на УЗИ. Устроили консилиум. Влетел Шихвердиев, полы белого халата развивались как крылья орла. Да и сам смахивал на хищника, но хищника благородного. Я редко так робел перед человеком, кем бы он ни был. Насколько же род занятий отражается на лице. Когда каждый день ты останавливаешь человеческое сердце, и потом через 2-3 часа опять запускаешь, ты поневоле становишься демиургом, пророком и немного святым. Но не тем святым, который протягивает руки к небу. А тем, кто дает напиться, возвращает в семью брата, мужа, отца и сына.

Возле кровати с полуобнаженным моим телом стояли почти все, в руки которых я это тело и вверял. Основной вопрос был понятен, быть иль не быть. Помниться, Шуру Коневского выгнали когда-то из санчасти, за то, что он читал после отбоя на английском "To be or not to be - that is the question?" Гамлета. Принца Датского. Его выписали как ругающегося матом.

Врачи стояли и гадали, и никто не мог принять решение, потому что оно было за мной. И Назим Низамович выдал словечко, их общее, фирменное - "МОНТАНА". Оно означало то, что случится со мной, если через некоторое время сядет инфекция на клапан. Достаточно простыть или проявиться гаймориту. И тогда еще одна "тень отца Гамлета" обеспечена на этой грешной земле.

Сошлись на переносе операции на осень. Меня сняли с рассмотрения на пятницу. Вышел обескураженный. Еще полгода ожидания, неизвестность - враг коварный. И как говориться в известном фильме, что самое страшное в авиации - это не ковыряться в движке при минус 30, а ЖДАТЬ. Мне предстояло ждать. Но не успел я "загрузить" жену SMS-кой, как появилась в палате Ирина Петровна и завела разговор о возможной операции на пазухах носа. Эта школа у меня пройдена и изучена до кровавых тампексов в глазах. Две операции, проколов сотни две. В итоге, из другой академии на следующий день явился спец агент с черным ящиком. По мою душу. Из ящика извлекались пинцеты и фонарики, трубочки и лакмусовые бумажки. Ловкость рук потрясала, и я уже начал думать, что это Дэвид Коперфилд, или на крайний случай братан Акопяновский. И вот-вот из ушей полезут кролики и полетят голуби. Из моих. Ан нет. Ничего ниоткуда не полезло и не полетело. Был вынесен вердикт: временно здоров, операция ничего к лучшему не изменит и не факт, что осенью он (т.е Я) будет выглядеть лучше. Обрадовал называется. Неизвестность возвелась в квадрат. Следующий день принес очередной консилиум.
-Ну что, Стрелков, с тобой делать? - вопросили они.
- Операцию, видимо, - вторил им я, но без особенной уверенности в голосе.
Они долго не упирались. Место на пятницу уже забили, а потому мой день стал понедельник. (Из последних моих "оговоризмов" - "какой сегодня день субботы"? "Суббота" - ответила жена, и была права). День понедельника был понедельник. 21-е число. ДР моей дочери. Ей стукнуло 10. Комсомолка, спортсменка, отличница. Помниться вставала в первом классе пораньше, часов в 6 утра, одевалась и лежала, одетая, на кровати, боялась в школу опоздать.

И тут совпадение, день моего второго рождения совпал с рождением Лидочки, моей дочки. Но это еще было впереди.

Соседа по палате выписали в четверг. ИБС, ишемическая болезнь сердца. Сделали ему коронарографию. Кабинет с аппаратурой для этого дела был по коридору напротив, и больных постоянно на каталках закатывали туда, иногда было видно и само действо через неприкрытую дверь. Смотреть особо не хотелось. И так хватало эмоций. Процедура эта состоит в том, что вводят зонд через паховую артерию в сердце, потом впрыскивают активное вещество, которое позволяет записать на пленку или СD параметры сосудов и артерий. Основные проблемы рода людского из-за атеросклероза, сужения просветов сосудов, их сращивания, из-за возникновения тромбов. Это питание, курение, нервы. Холестерин. Оскомину набили байки про америкосов, которые боятся этого холестерина как огня. В Академии я увидал воочию, как из-за него страдают люди. Не ешьте мужики желтки яиц, авось прибавите пару годков. Да и в остальном - берегите себя если не смолоду, то хотя бы со среднего возраста. "Пейте соки а не вина, вам здоровье жалко коль/ В соках - только витамины, ну а винах - алкоголь!/

У соседа просветы в двух артериях сердца сузились процентов на 20. Что не явилось показанием для операции. Сказали "гуляй". Еще лет сорок. Но сам он был медик, и очень скептически смотрел на свое будущее. Другой мой знакомый, к которому я зашел стрельнуть чтиво (а получил напрокат телевизор) был в худшей ситуации. Требовались стенты - специальные трубочки, которые вводятся в артерии, и восстанавливают их проходимость, а значит и питание органов кислородом. Пока искали Сергею деньги (это имя просто шло со мной из госпиталя в госпиталь), по три штуки баксов на каждый стент, его донимали приступы. По 5-7 за день. Уже набранный шприц наготове был почти всегда, пару раз и я ему делал инъекцию. За время его ожидания финансов - я успел полежать на операционном столе, пройти реанимацию и встать на ноги. Ему ввели опять зонд, но никак не могли разорвать спайки. Только 14 атмосфер оказались на это способны. Зато на второй день Серега сам пошел, а через неделю звонил мне с работы, официально числясь в госпитале. На моих глазах людей воскрешали буквально из пепла. Из рук и ног вырезали вены и делали с их помощью АКШ - аортокоронарное шунтирование. (Нашумевший вариант с Ельциным). На самом деле эта операция не самая сложная, и не самая опасная. Но вид у этих больных впечатляет. Мы прикалывались, что если нас раздеть и отправить на кладбище, то нервы выдержат далеко не у всех зрителей. И действительно - разрезы на руках и ногах, еще в швах, коросте, йоде и крови, смешанной с бензином и остатками клея на фоне общей желтушности никого не оставили бы равнодушными. Но все еще было впереди.

По коридору ходил странный мужик, довольно бугаистого телосложения, укутанный в куртку и жутко ревущий от боли. Он ходил по коридору, шатаясь от стены к стене, и говорил всем подряд: "Как больно, ну почему так больно!" С головой у него вроде бы все было в порядке. И кутался он не от холода.Что такое боль в грудной клетке при вздохе я узнал после 21 февраля. Но у всех она проявлялась по разному. Иван Иваныч, подводник б/у, 65-ти лет, тоже некислого вида, седой, но какой-то весь светлый и очень веселый, уже дня через два после операции рассекал по коридорам и клеился к сестрам. При этом тапочки были одеты на босу ногу и кроме футболок и шорт одежды он не признавал. На улицу одевал ветровку и штаны х/б. Постоянно травил морские байки и сыпал фразочки, напоминая Янычара из "72 метров": "Я прошел путь от сперматозоида до командира боевого корабля..."

Приехала ко мне жена, в первый раз после операции. Сидит в палате, подкармливает, подпаивает, заходит Иваныч и давай дурака валять: "Ой, так это вы его жена! Гена, а вчера кто ж это был тогда, ты же говорил что она жена+" Пришлось его выгнать. По простой причине, смеяться было еще рано.

Три дня перед операцией провел в палате один. Спас презренный, но такой необходимый ТV. Тупой просмотр передач отвлекал от мыслей о вечном. Если кто-то скажет, что в такой ситуации такие мысли исключены - бросьте в меня камень. Их гнал, но без снотворного и нечего было делать ночью. Ложился поздно, за окном, с видом на Фонтанку, уже стихал шум моторов, сыпал снег, последние пешеходы напоминали пьяных сомнамбул. И как ни крути, но каждый умирает в одиночку, и каждому дано принять свою боль. Но я знаю и то, что человеку дается ровно столько испытаний, сколько он сможет вынести. А значит надо терпеть и бороться до конца.

В пятницу навестил анестезиолог. Рассказал, что я буду ощущать, и что будет происходить до и после операции. В воскресенье не кушать с обеда, побольше пить. Клизмы вечером и утром. Уколы, таблетки. Все как обычно. Предупредил, что анестезия будет межпозвонковая, в районе лопаток. Так менее вредно для организма. Когда очнусь, чтобы не пугался катеров. Будет принудительная легочная вентиляция. Трубка будет входить через гортань, а катетер, отводящий кровь и воздух из легкого, будет торчать сбоку. Плюс зонд в носу и еще один для мочи. Сами знаете где. Очень мило.

Прошли и эти дни. Невозможно забыть, как разговаривал с мамой, которая сама медик и не могла приехать и быть рядом, да и я был бы против. Сколько я забрал здоровья у всех, как бы его возместить, чтобы в мире равновесие не нарушилось. Как Света плакала в трубку и обещала быть сильной. И дети говорили о пустяках, которые были дороже любых богатств мира. И не думалось о дурацком роуминге и об оплате разговора. (Это я потом догадался взять СИМ-карту питерскую и не тратить по глупому)

В воскресенье дежурила на отделении студентка -первокурсница, Катюша. После окончательного удаления растительного покрова вплоть до колен, пришлось отдаться ей на растерзание, то бишь на клизму. Очень сложно описать чувства, когда такое хрупкое и нежное создание лишает тебя девственности. Это и смятение, и боязнь кашлянуть, и желание выглядеть мужчиной даже в такой ситуации. А на самом деле - мелочи. Рука у нее оказалась легкая, и все было идеально. Да, про "подстрижку". Ленин подходит к Дзержинскому: "Феликс Эдмундович, у вас гьюдь волосатая? -Волосатая. - Так и запишем, фуфайку на зиму не выдавать".

Уснул легко, сложив вещи и подготовив все на завтра. В 8.00 укололи. Прошелся по коридору. Дурман не берет. Сплошной трезвяк. В туалет "на посошок". А меня уже ищут. Стоит такси у палаты, но заезжать явно не собирается. Пришлось в костюме Адама выходить в коридор и устраиваться на каталке. Естественно, Бродвей был в полно разгаре. Но перед поездкой в том направлении это выглядело так мелко+

Замелькали стены и повороты на этаже. Добрались до операционной. Круглая, широкая и высокая комната, с лампами в зеркальном потолке, автоклавами и какими-то столами. Один из них, напоминающий разделочный стол, предназначался мне. Металлическая пластина под задницу, накрыли дырявой зеленой тряпкой. Повернули на бок. Сознание до безобразия четкое. И потому уколы в позвонок очень уж запомнились. Тем более, с первого раза не пошло. Хруст недозрелого яблока с легким подергиванием в районе пяток. "Ежики плакали, кололись, но продолжали жрать кактус". Господа в белых халатах чертыхались, но усердно тыкали меня иглами. Пока не согнули меня в калач, ничего не получалось. Возле печей целые горы черных пружин, будто тут собирали робокопов. Но мысли понемногу рассеивались как утренний туман, и уколы в руки и прочие места остались за кадром. Это потом, я обнаруживал на себе то укусы змеи в районе паха, то странные дырочки на ногах, как будто бычковали окурки. Но то, что на руку ставили горячий чайник (или пролили кислоту)- это факт. Волдыри лечили зеленкой, универсальным всенародным средством. Да еще швы делали "ивановские ткачи". Моя дочка в три годика шила лучше, хотя и сейчас абсолютно не умеет. Говорят, операция шла до 14.00 Т.е. длилась около 5 часов.

Все это время жена сидела у телефона. И только после перевода в реанимацию ей сообщали что, состояние соответствует тяжести перенесенной операции. Около 15.00 появились первые ощущения. Чьи-то лица поплыли перед глазами, обрывки разговоров "больной+приходит в сознание" Что-то спросили, в ответ моргнул глазами. И первое что ощутилось - какая-то чужеродность самого себя. Начал прислушиваться - и понял - не могу дышать. Воздуха просто не было. Он, конечно, принудительно вдувался в меня, но я его не ощущал. Хотелось хоть немного вздохнуть, но как только попробовал двинуть грудью, боль сразу сказала о себе. Точнее - крикнула. Не помогало ничего. Да и не давали ничего серьезного, это, должно быть, не считалось проблемой. Итак, пришлось бороться за каждый грамм воздуха. Балансировать между дыханием и страданием от каждого вдоха.

Трубка во рту жутко мешала. Потекла слюна, но позвать сестру не выходило. Руки были привязаны, да и сил еще не было их поднять. Врач предлагал сжать его пальцы для контроля, но руки жили по своим законам. Как и лампы на потолке, которые вдруг начинали плавать в разные стороны. Причем все остальное находилось на местах. Иногда включали отсос, и наступало облегчение. Жарко или холодно было в тот момент - сказать сложно. Но каждая минута отсчитывалась мною. Смотрел на мониторы снизу вверх. Кроме кривых, данных пульса и давления, там наблюдалось и время московское. Но оно упорно не двигалось. казус, который мог стоить слишком дорого. Для меня. Такого Соседа привезли позже меня, но трубку уже изъяли из его горла. Счастливчик! Видимо, пальцы он умел сжимать лучше меня. И часов в 18, произошло то, чего не должно быть, но ВСЕ ВЫШЛИ ИЗ РЕАНИМАЦИИ. Не помню, может и причина была уважительная. Но, увы, именно в этот момент началась у меня рвота. Трубка дыхательная рассоединилась, содержимое желудка забило все возможные дырки для получения кислорода, в глазах поплыли круги и кружочки, сменяющиеся полной темнотой и осознанием нелепости происходящего. Я начал стучать руками и ногами и биться как на электрическом стуле. Но так мне только казалось. На самом деле шума я производил не больше чем мушки-дрозофиллы, делающие хаотические круги возле люстры теплым летним вечером. Вовремя вошел доктор и позвал сестер. Включили отсос и дали той легкой материи, которую по жизни мы и не замечаем, если только кто-то ее не испортит.

Ну, как тут не жить после этого? Живем. Наконец вынули из меня этот шланг, подсоединили к маске и появилась возможность что-то сказать. Но первому составу дежурных сестер было явно не до меня. И общаться с ними меня не тянуло. Они даже намекнули, что я далеко не один у них. Но я, собственно, обслуживания по полной программе и не просил. Иногда, разве, отрегулировать кислород или протереть губы. Пить дали только ночью. В 24.00 сестры сменились. Пришли нормальные девчонки. Кольнули меня обезболивающим, дали, каждая по очереди - попить, в результате опять вырвало. Но так, культурненько. Сам нарвался, воспользовался их юностью и успел даже немного их заболтать, выпрашивая у каждой по глотку. Одну из них звали Надя. После чего даже уснул на пару часов.

Под утро боль не стихла, но стала привычной, как семейная любовь. Такая родная, но и не очень острая. Время потекло быстрее. Рассвет, казалось, пробивается даже через глухие стены. К восьми часам началось оживление. Новый рабочий день, а для меня - первый день новой жизни. Зашел хирург и лечащий врач, проверили меня, убедились в моем соответствии ТУ. Часов в 10-11 подогнали каталку и для начала вытянули зонд из носа. Именно через него в желудок закачали "Альмагель" в излишнем количестве перестраховки ради, из-за чего чуть и не задохнулся. Затем обкололи правый бок, там зачвакало и запищало, и еще одна трубочка выскочила уже из моего легкого. Потом на этом месте был забавный узелок, по типу воздушного шарика. Финальным аккордом выступала фигуристая блондинка, с классическим разрезом халата и его же минимальной длинной. А ля Клаудия Шифер. Без тени смущения она принялась вытаскивать мочевой катетер, наматывая его на руку и упершись ногами в пол. Я знал, что у мужчин длина мочевого канала больше женского, но не до такой же степени! В конце концов, это несправедливо и даже как-то неприлично. Во как.

А дальше палата интенсивной терапии. Вызвал жену по сотовому, она не ожидала такой моей прыти, и потому подъехала только после обеда. С тещей. С моей золотой тещей. В любой кампании и с любым человеком она найдет общий язык. А Света боялась ехать, как и некоторые, меня посещавшие, боялись зайти в ПО (послеоперационное). Не буду показывать пальцами, но они были из Москвы.

Вид в первый день был чуть краше того, с которым кладут далеко и навсегда. Кровопотеря была серьезная, а группа моя 1 (-), была в дефиците. Хоть и просила меня Ирина Петровна не "кровить", но как вышло так вышло. Пришлось ей опять искать потом для меня плазму и кровь, иначе пришлось бы выступать в музее восковых фигур из-за характерного цвета кожи. Хотелось почитать фамилию на пакете с донорской кровью, но вверх ногами (я лежал) читалось плохо, и выходило, что это был то ли Рамштайн, то ли Либерштейн. Хотя последнее вряд ли.

Жена держалась достойно. Кормила с ложечки, носила уточки. Эмоции тех дней стерла память, нельзя постоянно жить в стрессе. В меня постоянно вливали растворы и лекарства. 1,5 литра одного Абактала в день. Такой антибиотик. Плюс еще два вида. Плюс гепарин - прямой антикоагулянт, средство, разжижающее кровь. Спасал подключичный катетер. Справа, из под ключицы болтались тонкие трубки с закрутками на концах. Шприцы подсоединялись напрямую - и полный вперед! Но вены мои это не спасло. Через 10 дней эти катетеры изъяли - началось местное воспаление. Их надо было промывать каждые три часа, но кому это нафиг надо, даже в академии. Гепарин стали колоть в живот, и радости это не прибавило. Живот превратился в баклажан. По цвету. Это у мужика спрашивают:
- Как живешь?
- Как арбуз!
- ?!
- Толстею и кончик сохнет.
Насчет высыхания не знаю, но живот явно потерял спортивную форму. Конечно, столько раз проколоть, любой шарик не выдержит.

Переночевали мои кто где, теща поехала в Пушкин, к родственникам соседа по палате. Жена сидела возле меня первую ночь, но зашла сестра и, пожалев, предложила и ей отдохнуть в свободном боксе.

На следующий день, я уже попивал куриный бульон сидя. Мир наполнялся красками, и после каждого сна прибавлялись силы. Но сна явно не хватало. У каждого человека масса своих нюансов и привычек. Так вот я просто не перевариваю спать на спине. Иного варианта здесь просто не было. Невозможно было даже повернуться на бок, невозможно даже было думать об этом! Любое неосторожное движение приносило боль на несколько часов. Шов под правой грудью был заклеен бинтом, и не давал руке свободно двигаться. Сон был прерывист, и даже под влиянием снотворных длился 2-3 часа в сутки.

Первые дни в помощи я, конечно, нуждался. Но сидеть бесконечно со мной жене не получалось. На третий день она отправилась домой. Я уже вставал с помощью бинта, натянутого на спинку кровати. Сам передвигался по палате и вне ее. А зомби здесь тихие - таков был состав палаты. Дедушка, которого вытащили из комы, его сердце не билось минут пять. Оживили и готовили к операции. Каждые пять минут он говорил одно и тоже, в основном, о том, как он чудом остался жить. Выручал Иван Иваныч, тот самый подводник, не давая застояться и залежаться. Но в итоге, выяснилось, что и его рассказы о затоплении гальюна на подлодке тоже имеют свойство повторяться. Он грозился показать мне, как надувает резиновую грелку, но пока обходился пляжным надувным шаром. Как и все мы. Положено было для разработки легких. Поначалу я не придал значения этому врачебному заданию, но после определенных процедур со мной отношение пришлось резко изменить.

Через пять дней меня решили перекинуть в прежнее отделение, где меня готовили к операции. Тут и началось самое интересное. Моя палата была уже занята. И это естественно. Поток. Сердечные заболевания актуальны в современной России. Меня расположили в другую, менее уютную палату. В ней уже лежало трое. Прапорщик из Валдая, ждущий закупку кардиостимулятора. "Платник" Антон и военпенсионер Олег Рюрикович, дедушка непонятной этиологии. Но безвредный, если не считать богатырского храпа и периодического нытья. Антон был неприятностью 1. Со стороны он был похож на беременного парня лет 25-ти. Месяце так на 8-м. С жутко худыми руками и серым лицом. Наркотики, инфекции, два замененных клапана, довели его до бешенных отеков и бессилия современной медицины. Функции его были нарушены, он отравлял не только свой организм и, но и весь окружающий воздух. Особенно вечером. Все дружно выбегали из палаты, делая вид, что просто обожают гулять по коридору в это время. А что еще оставалось делать. На то она и больница, чтобы не все тут было эстетично и утонченно.

Открывали окна, и погодка была соответствующая. Температура минусовая, и в палате прогревалось не ахти как. Спать приходилось в штанах, носках и куртке-аляске. Кровь Рамштайна отказывалась меня греть, как и несчастные батареи. Обогреватели бесполезно стояли в углу, так не вовремя выйдя из строя.

С учетом мочегонных, регулярного подъема в туалет ночью и невозможностью непринужденно лечь на кровать, отдых и выздоровление постепенно превращалось в банальное выживание. Навстречу мне пошли, и уже дня через три, при первой же оказии перевели в более достойную палату, где уже мог позволить себе спать просто в майке. И в первую же ночь, когда смог достойно отдохнуть - увели мой привычный старенький, но удобный CАМСУНГ - сотовый. И лежал он рядом со мной, почти под подушкой, ибо были наслышаны о воинствующей клептомании. Но ночь унесла с собой тайну исчезновения, и даже единственный сосед ничего не слышал.

Ну да ладно, пусть им будет хорошо. А у нас сложился микро коллектив. Примерно один поток больных распределился по разным палатам. Кто-то лежал еще в послеоперационном, толпой ходили и навещали их. Помогали при необходимости. Валдайский Сережа был у нас за гонца при необходимости. Витаминчики и т.д. "Кагор" стоял практически у всех на столе, открыто. Ради восстановления крови. Гемоглобин падал, а вместе с ним и самочувствие. Оказывается, чужая кровь не живет постоянно в организме, а уходит в течение 2-х недель. И вот на 10-й день я уже не ходил, а ползал, от антибиотиков выворачивало наизнанку, облазила кожа во рту и руки расцветали синими пятнами. Сшибая народ в коридоре, ходил на процедуры и рентген. Легкое (его же во время операции сворачивали в трубочку, чтоб не мешало) отекало и хрипело как худосочный поросенок. Для изъятия лишней жидкости произвели пункцию, предварительно поставив на спине парочку меток черным фломастером. Ирина Петровна завела меня в перевязочную, и, желая только блага, сама взялась за это мероприятие. О нем я был наслышан. Все остальное отдыхает. Когда игла длиной 20см, после как бы обезболивания, пробивает легкое, нашатырь начинает пахнуть розами и хочется чтобы мама срочно родила тебя обратно. Во внутрь закачивается новокаин и биодобавки, а вытягивается все остальное. Но кажется, что тебя изнутри накручивают на маховик, и нервную систему можно нарисовать самому, настолько она становится реальной. Здоровые мужики падают как мешки с картошкой, падает каждый второй. После очередной неудачной попытки вытянуть что-либо у меня изнутри, шприц в руки взяла дежурная сестра. Относилась она ко мне с меньшим трепетом, и потому красная жидкость благополучно стекла в таз, стены не успели сделать два оборота вокруг меня - из-за головокружения - и все закончилось. Крепясь, я сам встал, но дойти до палаты не смог. Без посторонней помощи. Хотя и это неплохой результат.

В академии встречал международный женский день. К праздникам больных выписали в основной массе. И так получалось, что оставался я один на все отделение и парочка тяжелых старушек. Сестра Юля, все мимоходом спрашивала меня: "А с кем это я буду 8-е Марта встречать?" Подразумевая под этим "кем-то" меня. Видимо, мы все были для нее условно-больными, своего рода симулянтами и вполне подходили для увеселительных мероприятий. Церемониться она не любила, и без особых переживаний тыкала во все вены иглой, пытаясь добыть оттуда кровь для анализа. Благодаря ей (и не только) вены спрятались далеко далеко, а после капельницы, залитой мимо вены вообще, стали невидимы. Эта Юля могла бы вызвать интерес в другой обстановке, но когда ты с усилием добираешься до сортира, принуждаешь себя к пище, а потом жалеешь об этом принуждении, распивать чаи и вина и проводить светские беседы совершенно не хотелось. Но Юля этого не понимала. За три дня до праздника, в ее дежурство, часов в 18 меня посетила тахикардия. Явление рядовое, для тех, кто с ней знаком, но не для меня. Грудная клетка прыгала с частотой 140 раз в минуту, клапан грозился выскочить через любое подвернувшееся отверстие. Впервые воспользовался кнопкой "девочки по вызову". Юля зарулила в палату, сделала круглые глаза и испарилась с целью поиска дежурного врача. Поиски увенчались успехом примерно через час. Валидола обыкновенного на посту не нашлось. Зато всегда было в избытке желудочного "Альмагеля". Того самого. В гастроотделении все с точностью наоборот. Валидол есть, а для живота ничего вкусного нет. "Эгелок" и "Кордарон", кроме запуска будильника Кашпировского, результата не дали. Пришел врач, посоветовал сделать ЭКГ и сдать кровь на электролиты. ЭКГ брала больная и еле стоящая на ногах от температуры барышня, при этом усиленно нависая над моим лицом и прицельно чихая. Изо рта в рот получается микроб. Пришлось выдавить потом в нос полтюбика "Оксолина".

Кровь взяли с седьмого раза. И то - анестезиолог. Каждый считал своей обязанностью убедиться, что у него-то получиться найти вены. Вся эта чехарда продолжалась до полуночи. Помогло, что дежурил Костя Шорохов - с ним потом немного познакомились и пообщались. Врач - аритмолог. Кажется, он сделал то, что и надо было сделать. Но все равно, ночью даже головой боялся шевельнуть, возникала аритмия.

После этого события Юля почему-то перестала интересоваться, с кем она будет отмечать 8-е Марта. Как сказал мой знакомый, последнее время согласие женщины беспокоит меня больше, чем ее отказ. Одно из предписаний после выписки заключалось в облегченной форме исполнения супружеских обязанностей. Эта тема всячески муссировались и развивалась. Другой врач, уже в госпитале Петергофа, раскрыла вопрос словами мужа, который перенес нечто подобное.
- Теперь я буду смотреть в потолок.
Рекомендовали не менять партнерш полгода и избегать молодых. В качестве примера - Анатолий Собчак, который "попал" именно из-за молодежи, встречаясь с ней в бане. Организм мужчины перестраивается на возраст партнерши, а сердечко то уже как подстреленный лебедь, на одном крыле далеко не улетишь.

Отлежал я эти праздники, добивая "Ивана Грозного", Язвицкого. Понравилось все, на свободе два тома вряд ли бы осилил. "Девка и вдова, что горох у дороги - всякий ущипнет" (это к мыслям о фатальности) И еще" "Пьяная женка, не своя, а опчая". Это уж так, по жизни.

Валдайского Серегу выписали, вшив под кожу у левого плеча кардиостимулятор. Когда сердце молчит больше 5-ти секунд, аппарат включается в работу. Выписали и Антона, слив из него 12 литров жидкости. Но на него ставить я бы не стал, мамочка приносила ему коньяк, а друзья - что покрепче и позабористее. Поэтому мороз его не донимал. После праздников заселили новую партию больных. Ко мне в палату положили еще одного Сергея, за два года ему делают третью операцию. Клапан его отрывается, происходит та самая "Монтана". Смотреть на него и общаться было тяжело морально, я уже не знал как быстрее выписаться отсюда. Именно тогда я понял, что есть вещи и поважнее выбора модели клапана. Хотя в импортных поток имеет меньшую турбулентность, и это уменьшает образование тромбов и их оседание на протезе.

Вещи, которые так важны - находятся в нашем ведении, в выборе образа жизни. И поэтому я смотрю по сторонам, и вроде бы не дурак, но что - то не так, раз дорога выходит такой извилистой и с таким количеством препятствий. И не искусственные ли они? Почитал вот Норбекова по совету Коневского. Наверно у каждого свой "ключ к прозрению", и надо его найти, или по крайне мере искать, чтобы потом не было мучительно больно.

И пусть звучит блюз, но хорошему человеку при этом будет хорошо. И пусть красота приходит в этот мир, а мы сможем ее увидеть и не потерять.

Я уже дома. Таблетки стали моим спутником. Жена все спрашивает, ну когда можно будет полностью расслабиться, когда все останется позади. Я успокаиваю ее и говорю: "Скоро дорогая, скоро". Но не надо спешить, у нас впереди такая маленькая и такая драгоценная жизнь. Мы сможем просыпаться вместе и вместе смотреть с балкона, как луна прячется в облака. Мы подержим на руках своих внуков, а я напишу еще свою главную картину и главное стихотворение. Наверно ради этого я и поехал в Академию. А еще встретил друзей, которых на самом деле бывает столько, сколько надо. Имена которых в моем компьютере и внутри меня. Ничто на земле не проходит бесследно, и даже 500 грамм крови Рамштайна имеют свое значение. Какое - покажет время. И я уверен, его будет вполне достаточно, чтобы успеть сказать самое главное.